Любить и беречь [= Грешники в раю] - Патриция Гэфни

Энни сильнее схватилась за его рукав и глубже зарылась лицом в его куртку. Пока ей удавалось не допускать в сознание страшный образ Джеффри, она сдерживала тошноту. Уильям дал ей свой чистый, тщательно сложенный носовой платок, и она зарылась в него носом; обыденный, запах мыла помог ей немного успокоиться. Он продолжал мягко, дружески похлопывать ее по спине.

– Я пойду, сам позову преподобного Моррелла, ладно?

Это заставило ее поднять голову. Что-то в его голосе показалось ей странным. Она пытливо заглянула в его простое, честное лицо, пытаясь понять, знает ли он.

– Идти мне за викарием, миледи? – повторил Уильям.

– Нет. – Ее голова откинулась на сырую кирпичную стену колодца, внезапно она почувствовала такую слабость, что даже губами шевелить было трудно. – Здесь ему нечего делать, Уильям, – пробормотала она.

Позже, может быть, ей станет легче, но сейчас смерть Джеффри казалась ей катастрофой, а не освобождением.

Тут она впервые заметила Колли Хоррокса, стоящего за плечом Холиока; Сьюзен и Вайолет жались к ним под дождем, их лица застыли от потрясения. А потом появилась миссис Фрут, закутав голову шалью и пряча руки в карманах передника, с криком:

– Что случилось? Что случилось?

Энни понемногу погружалась в отчаяние. Мысль о том, что надо двигаться, разговаривать, отдавать приказы, пускаться в объяснения…

У нее не было сил. Когда управляющий стал помогать ей подняться, она крепко уцепилась за его запястье.

– Уильям, пойдите и позовите Кристи, – попросила она его, сдавшись. – Попросите его прийти поскорее.

* * *

У себя в кабинете Кристи укладывал в сундук свое имущество. Он закрыл дверь, чтобы миссис Ладд не могла его увидеть, он еще не сказал ей, что уезжает, ему не хотелось видеть ее потрясение и вступать в объяснения.

Церковная бенефиция включала не только сам дом викария, но и почти всю обстановку, так что ему не придется много брать с собой. Он решил оставить большую часть книг, а также проповеди новому викарию – пусть делает с ними, что хочет; поэтому уложить в сундук предстояло не так уж много: перья, бумагу, несколько картин со стен, вазу, которую он сделал из папье-маше для матери двадцать пять лет назад. Он быстро закончил, и скудность багажа привела его в уныние. Кабинет всегда был для него центром дома, его любимой комнатой, тем местом, где к нему приходили новые мысли, фантазии, знания. И вот теперь все это, кроме книг и бумаг, вошло в небольшой деревянный сундучок. Какой горький итог.

Вот еще свидетельство его самонадеянной никчемности, подумал он. Годами он верил как в нечто само собой разумеющееся, что проживет жизнь в удобном старом доме и те немногие, но приятные вещи, что перешли к нему от родителей, перейдут дальше к его детям. Но оказалось, что это еще одна ни на чем не основанная мечта, а он устал до смерти от признания собственных заблуждений.

Он составлял список для второго викария, преподобного Вудворта, и добавлял туда все новые пункты, приходившие ему в голову. Кое-что он вспомнил сейчас. Он сел за стол и стал писать:

«5. Мисс Софи Дин понадобятся разумные и беспристрастные советы по поводу управления рудником. Сама она не спросит (слишком горда, слишком уверена в своих силах – что для двадцатилетнего возраста естественно), но может их принять. Ее дядя старается навязать ей свою волю. Сопротивляясь этому, она иногда слишком далеко заходит в противоположном направлении. Мой совет – быть внимательнее к невысказанным просьбам о помощи».

Он перечитал, что написал раньше:

«1. Готовьтесь к неприятностям в семье Пендриксов. Заходите почаще, невзирая на нелюбезный прием. У Мартина трудный период: он согласился бросить пить, но без постоянной поддержки может оступиться.

2. Следите за миссис Ллойд. Она очень достойно перенесла потерю мужа и держится хорошо, но, боюсь, это маска, и она может впасть в уныние. Приглашайте ее посещать пенсовые чтения и т. п.

3. Мисс Уйди рада гостям, особенно теперь, когда ей так тяжело с матерью.

4. Найнуэйс будет немилосердно приставать к Вам с витражом св. Екатерины. Тактично сопротивляйтесь. „Поддержка“ паствы, о которой он говорит, состоит только из Брэйки Питта».

Было еще двадцать, может быть, тридцать пунктов, которые он мог бы добавить в список Вудворта. Письменное заявление о снятии с себя сана уже лежало на столе, запечатанное и готовое к отправке, а он все никак не мог прервать свою нелепую работу, никак не мог положить конец… Должен ли он что-нибудь сказать об Энни или Джеффри или о них обоих? Он поднял список, потом сунул его в ящик письменного стола. Задвинул его со сдержанной яростью. Все кончено. Он не имел никакого права советовать викарию или кому бы то ни было еще, что сделать для Верленов.

Кристи выглянул в окно. Монотонный стук мелкого дождя по стеклу отвечал его настроению. Энни должна была уже получить его письмо. Желание видеть ее терзало его, как острая внутренняя боль, такая же реальная, как неизлечимая рана. Теперь, когда он решил не встречаться с ней до отъезда, его стали преследовать лунатически навязчивые мечты о будущем. Вот он едет в Лондон, чтобы искать удачи как художник: это единственное занятие, в котором он как-то себя проявил, если не считать конных скачек. Он становится художником (знаменитым или нет, не имеет значения); Энни оставляет Джеффри и следует за ним в город. Они живут вместе в мансарде, бедные и безумно счастливые, или в большом доме в Мейфэре – богатые и безумно счастливые.

Это были постыдные ребяческие фантазии, недостойные его и уж тем более ее. Но, Боже, мог ли он просто забыть о ней? Что с ними будет, если они потеряют друг друга? Еще вчера он точно знал, почему нельзя предавать человека, который когда-то был его лучшим другом, почему это считается грехом, но сегодня разумное объяснение от него ускользало. Хорошо, что он скоро уезжает, сказал он себе: того и гляди слабость возьмет верх и заставит пересмотреть свои хваленые принципы. И он уговорит себя, что, оставшись, поступит правильное хотя в глубине души он понимал, что совершит акт величайшего бесчестия.

Стук лошадиных подков по булыжнику перебил его мрачные мысли. Он узнал сквозь моросящий дождь повозку доктора Гесселиуса, запряженную пони, и вздохнул, увидев, что она останавливается прямо перед домом. Доктор соскочил с сиденья и, не распрягая лошадей, побежал по дорожке к двери. Кристи вспомнил о всех тех бесчисленных случаях, когда ему с доктором Гесселиусом приходилось вместе бросаться на помощь какому-нибудь бедному прихожанину, спасая его тело и душу.

Но он вышел из игры. Души не обретут покоя, вверившись его попечению. Нужно быть дураком, чтобы просить в долг у банкрота, нужно быть сумасшедшим, чтобы просить у Кристи Моррелла духовного утешения.

Гесселиус начал барабанить в дверь. Еле волоча ноги, Кристи отпер дверь кабинета и спустился в холл. Миссис Ладд, идя с другого конца дома, обогнала его и открыла доктору. Гесселиус ворвался, разбрызгивая дождевую влагу.